Царская дыба [= Государева дыба] - Александр Прозоров

— Ну что, боярин, — кивнул Зализа Картышеву на окно. — Ты, вроде, знаток по железу. Что скажешь?

— Скажу, что железо железу рознь, — Игорь, поморщился, отчего следы ожогов на его лице пошли складками, словно смятый пергамент, дотянулся до прутьев, пощупал пальцами. — Это, например, полное дерьмо. Сыромятина. Прослав, у тебя от моего капронового шнура нитки еще остались?

— Несколько штучек, боярин, — мужик сунул руку за пазуху и вытянул клубок, явно закаченный себе на потом, в хозяйство.

— Отлично, — Картышев примерил расстояние между прутьями. — Если два вынести, то можно пролезть.

— Как? — подступил боярин Батов.

— Как обычно: двое подсаживают, остальные поодному вылезают.

— Вынуть как? — переспросил Зализа.

— Песок нужен. Лучше кварцевый, но тут не до жиру… — Игорь поднял с полу грязь, растер между пальцами, поморщился: — Могли бы и нормальную отсыпку сделать.

Он поплевал на нитку, обмазал грязью и перекинул через крайний прут. Принялся старательно елозить нитью туда-сюда, временами снимая ее, поплевывая и добавляя поднятого с полу песка. Где-то через час, устав, скинул нитку и попросил опричника:

— Посмотри, Семен Прокофьевич, видно чего-нибудь?

— Блестит, — заглянул сбоку Зализа. — Начистил ты его, как шишак перед царевым смотром.

— Экий ты… — Картышев, похоже, хотел добавить пару слов, более привычных для двадцатого века, но сдержался. — Это означает, что абразив снял верхний, окислившийся слой металла. То есть, малехо потоньше прут уже стал.

Зализа недоверчиво покачал головой, ковырнул блестящую полосу ногтем и вдруг оживился:

— А ведь верно Игорь Евгеньевич сказывает, есть царапина! — потом снова погрустнел: — Только сколько времени нам этак елозить придется?

— А ты куда-то торопишься, Семен Прокофьевич? — подошел к окну Костя Росин. — Давай-ка, Игорь, я теперь поработаю.

— Не, это не дело, — покачал головой Картышев. — По одному прутику мы и вправду до осени ковыряться станем. Давайте так: встаем четверо, каждый берет по нити, два соседних прута трем сверху и снизу. И человечка у окна, песок добавлять, да наружу выглядывать, от греха. Как устанем, меняемся. Нужно только нити длинные брать, чтобы не у самого окна стоять, а в глубине подвала. Тогда снаружи, со света, не видно будет, чем мы тут занимаемся. А нитки и так тонкие. Заметано? Прослав, гони мои нитки!

Поначалу пленники взялись за работу без особого азарта, не столько с надеждой на успех, сколько от вынужденного безделья. Однако к вечеру выяснилось, то им удалось «протереть» прутья больше, чем на толщину ниток, и теперь Картышеву пришлось даже успокаивать излишне рьяных работников:

— Силу! Силу не применяйте! Нитку порвете. Тут дело не в силе, а в частоте движений. И песок не забывайте добавлять. Помните, это не нитка железо режет, это абразив работает. Без него толку не будет.

Стража относилась к пленникам, как к скотине — впихивала один раз в день большое корыто с какой-то овощной баландой, кадку воды, и больше не появлялось. В качестве отхожего места приходилось использовать дальний угол подвала, хлебать варево прямо из корыта — благо хоть ложки были у каждого либо за поясом, либо в сапоге. Зато больше днем никто к ним не заглядывал и делать свое дело не мешал.

После того, как нити углубились в толщу прута больше, чем на пару миллиметров, дело пошло еще веселее — теперь добавленный под нить песок не осыпался, постоянно оставаясь в «рабочей зоне». Обычная грязь постепенно выкрашивалась, и оставался только прочный, хорошо царапающий железо песок. Ровно через неделю, день в день, первая из ниток проскочила через узкую щель и повисла в руках Георгия Батова. Еще через пару часов закончила свое дело еще одна нить.

— Хорош выпендриваться, — остановил работу Картышев. — То, что осталось, рукой сломать можно. Теперь решить надо, когда вылезать станем?

— Я думаю, ночи дождемся, да и сдернем отсюда, — предложил Росин. — Юлю только найти нужно…

— Плохо ночью, — покачал головой Зализа. — Темно, дороги не видно, в замке тоже тьма. Куда идти, мы не знаем, а сослепу и вовсе заплутаем. К тому же, ночью стражу завсегда получше выставляют, все двери и ворота на запоре. Шум поднимется раньше, чем найти чего успеем. Перебьют, али назад загонят.

— А если сейчас?

— В замке стражи латников двадцать, — пожал плечами опричник. — Воина четыре, а то и пятеро за дверью нас караулят, эти не сразу наружу кинутся. Пока неладное поймут, пока нас хватятся. Еще пятеро наверняка отдыхает. Кто-то еще на посту стоит, кто-то на выходе по делам. Думаю, латников пять супротив поначалу будет, а то и меньше получится. А коли оружие найти успеем, так и со всем гарнизоном справимся. Чай, ливонцы одни, не впервой.

— Голосовать не станем… — Картышев взялся за один из надпиленных прутьев, качнул вперед-назад, обломил тонкую недопиленную перемычку, прикинул в ладони тяжесть сыромятного железа. — Берешь в руку, маешь вещь…

Он протянул кусок прута Зализе, потом выломал второй и заскреб ногами по камню:

— Да подсобите же кто-нибудь!

Росин рванулся вперед, сложил руки в замок и подставил их Игорю под ногу. Архин подошел к окну с другой стороны и подставил плечо. Картышев, упираясь, как на ступеньки, выполз в окно и, не вставая, откатился под стоящую неподалеку распряженную телегу. Минутой спустя рядом оказался Зализа, следом выбрался уже окрепший Малохин.

— Ну?.. — шепнул он.

— Жарким пахнет, — так же шепотом отозвался Картышев. — Кухня, похоже, вон в том сарайчике. Давайте за мной…

— Ты чего, самый голодный? — шепнул Сергей, но Игорь уже выбрался из-под телеги и побежал вперед. Опричник кинулся за ним. — Ну ладно, хоть пожрем напоследок…

Как на любой приличной кухне, главной гордостью поварской хибарки в замке дерптского епископа был открытый очаг со стоящим на нем огромным котлом. Повелитель бульонов и приправ, в одних полотняных портах и длинном переднике из тонкой кожи, негромко напевая, вылавливал из котла мясо специальным поварским крюком — длинным, почти метровым стальным прутом с тяжелым трезубцем из круто изогнутых шипов на конце. Готовил он явно не для хозяина, а для дворни — сам господин епископ ныне предпочитал более тонкие кушанья, а потому не стоило зазря тратить мясо только на похлебку, если из него можно сделать еще и нарезку в паренную капусту.

Появлению в дверном проходе какого-то человека повар не удивился — кухня, это такое место, куда, как магнитом, тянет всех и каждого. Не удивился он и тому, что мужчина оказался ему незнаком — на работы в епископский замок постоянно вызывают то одних, то других сервов из ближних и дальних деревень. И тому, что незнакомец, коротко взмахнув рукой, со всей силы ударил его в висок коротким железным прутом повар тоже не удивился. Просто не успел.